Молодежная линия

№19 5 мая 2005

"МЫ КАЖДЫЙ ДЕНЬ ЖДАЛИ ПАПУ"

Когда началась война, мне было 4 года. Смутно помню, как провожали на фронт отца. Его призвали в первых числах июля. А до этого, как рассказывала мать, были какие-то сборы: сразу после весеннего сева собирали по 2-3 лошади из каждой бригады. Отец уехал с лошадьми старшим сопровождающим, его не было почти две недели. Когда вернулся домой, объявили войну и отца призвали. Призыв был большой.

Провожать отца мать не ездила, он ее не взял, боялся, что родит дорогой. Но брат родился через месяц.

Провожали на лошади. Я сидела на телеге, а отец шел рядом, потом ссадил меня и сказал: "Или ножками".

Потом рассказывали, сколько людей собралось в Парфеньеве. Вся центральная площадь была заполнена призывниками и провожающими. Был митинг. К призывникам обращалось начальство, чтобы не подвели, не опозорились, и желали всем вернуться живыми. Потом было прощание с родными. От слез и бабьего воя стонало все село.

Призывников выстроили строем, и они пошли до Николо-Поломы пешком. Провожающим ехать дальше не разрешили. У моста через Нею стояли патрульные и не пускали. Отец потом писал, что одна женщина из Никулина - Большакова Вера Всеволодовна - не послушалась и пустила свою лошадь вброд и у всех знакомых взяла вещмешки, в том числе и у моего отца, и они шли налегке. Отец восхищался смелостью этой женщины и был очень благодарен. Писал с фронта, чтобы держались все вместе, помогали друг другу, не забывали стариков (его отцу в то время было 77 лет, а матери 65 лет). Рядом родных у них не было. Второй сын тоже был на войне, а его семья - в Ленинграде.

О себе отец писал мало. Последнее письмо было из-под Харькова. Писал: "Находимся в лесу. Очень большие потери, убило командира, я остался за старшего. Через два дня в наступление". Это было в 1943 году. Больше писем не было. Пришло сообщение: "Пропал без вести".

Моего брата, Зайцева Николая Константиновича, родившегося 2 июля 1925 года, на войну провожали в январе 1943 года, ему не было еще и 18 лет. Эти проводы я помню отчетливо. Собралась вся деревня, все старались чего-нибудь пихнуть ему в дорогу. Он одет был по тому времени очень хорошо, как на гулянье. Плакать не велел. Шутил, что, пока их везут, война кончится.

Мать его провожала до Парфеньева. Тоже было много призывников, был митинг, провожали под музыку, уходили с гармонью. Они были еще дети. Женщины, прежде провожавшие мужей, тогда плакали и кричали, а тут старались держаться.

Девчата провожали парней с песней и кричали вслед: "Ребята, мы вас будем ждать!"

Мать тоже не плакала, но на обратном пути дала волю слезам.

А через две недели опять проводы: провожали мою старшую сестру (родилась 16 февраля 1923 года). До сих пор помню ее наказ: "Не обижайте младшего Вовочку. Ходите в лес, не ленитесь", - и почему-то все время твердила, что надо землянку вырыть и там жить, никто не тронет. Наверное, она чувствовала, что не вернется.

Брат воевал под Сталинградом, попал в плен, два раза бежал, ловили. Побег удался лишь на третий раз.

А сестра погибла под Смоленском, была "похоронка" и письма от подруг. В июле у нас отравилась корова и пал теленок, а 10 августа пришла "похоронка". Не знаю, как мать выстояла.

Деревенские сплотились, все горести переживали вместе. Если кому-то несут плохую весть, то все собирались горевать, успокаивать, да и делом помогали. По вечерам собирались все вместе, обсуждали проблемы, разгадывали сны, гадали на картах, кто как умел.

В летнее время все уйдут на сенокос или в поле, а нам давали задание по силе: полоть в огороде, поливать, заготавливать дрова на завтра. На дрова таскали жерди от старых огородов, и не только себе. Рядом жила бабка - ей надо было помочь. У нее жила сноха с детьми, эвакуированная из Ленинграда. На них было страшно смотреть. Сама мать была вся опухшая, а дети - как скелеты. В Ленинграде они ели кошек, если удавалось поймать, и столярный клей с опилками. Чтобы выжить, приехали в Княжево к деду, у него были козы. Он ее выходил. Сначала она не могла работать в колхозе, потом окрепла. А мы были маленькие, ходили в лес, ягод принесем, вечером мать давала их с молоком, а остальные пили с чае