Молодежная линия
| №12 22 марта 2007 |
"Я СОДРОГАЮСЬ ОТ ОДНОГО СЛОВА "ТЕАТР" Театр - это единственное, чего панически боится актриса Татьяна Васильева. Все остальные страхи мнимые и настоящие, которых у нее было множество, она победила. - Я вообще в детстве всего боялась: темноты, одиночества, всяких естественных вещей. За родителей боялась, очень переживала, когда мой папа задерживался. А родители переживали за меня... - Это правда, что вас очень строго воспитывали, чуть ли не под домашним арестом держали? - Так раньше все семьи жили. Это сейчас такие перемены произошли, что дети даже не спрашивают разрешения, когда уходят гулять. А я, выходя из дома, должна была сказать, где я буду находиться, во сколько приду домой, иначе - катастрофа. - Наказывали вас? - Конечно, причем наказывали за все. У мамы был ремень и скрученное вафельное полотенце - все это мои первые учителя. Но я им очень благодарна, потому что это самые лучшие учителя в моей жизни. После ремня и полотенца пошли театральные педагоги. - Говорят, вы в детстве дали себе клятву стать актрисой. Как это? - Пошла на темную лестницу и там разрезала себе палец чем-то острым. И в дневнике написала: я буду актрисой. Я это сделала, чтобы уже не свернуть с намеченной дороги. Отрезать себе все отступные пути. Этот дневник у меня до сих пор хранится дома. - Что притягивало к этой профессии настолько, что до крови дошло? - Абсолютно нечему было притягивать. Семья у нас к театру никакого отношения не имела. Но в 14 лет я вдруг поняла, что буду актрисой. Думаю, правда, что так скажет любой актер, ставший-таки актером. - В детстве вы комплексовали по поводу своего роста? - Очень. Сколько подушек было выплакано. Дразнили меня без конца: "достань воробушка", "отойди, ты не стеклянная", "каланча" - это были страшные оскорбления. Сутулая ходила, вниз голову, ужасно мне себя жалко было, а что делать? Я и сейчас не могу сказать, что нравлюсь себе. У меня, например, большое тело, сейчас я похудела, правда, но все равно понимаю, что занимаю в два раза больше места, чем должна бы. Понимаю, что у меня маленькая голова, и я позволяю себе при этом бриться почти наголо. Что у меня длинный нос и, скажем, своеобразная фигура. Но это я. И я благодарна Богу, что он мне хоть это дал. - Вы много раз признавались в нелюбви к родному городу Санкт-Петербургу и даже сбежали из него. Почему? - Сейчас я уже влюблена в этот город. Но это случилось, когда у меня появилась возможность смотреть на него со стороны и видеть, как он прекрасен. Я убеждена - а мне теперь есть с чем сравнить, - что это самый красивый город в мире. Но жить я там не смогла бы. Очень много тяжелого связано с этим городом. В 18 лет, когда я уехала, родители были убеждены, что я сбежала из дома. И я действительно просто сбежала. Москва показалась мне городом, где можно жить. Хотя у меня ничего не было. Я ведь 15 лет прожила в общежитиях, в условиях, очень приближенных к жизненным. Но когда я приехала в Москву, эта шумная безумная толпа меня сразу подхватила и понесла, я даже не сопротивлялась. Она меня несла, несла и вынесла, куда мне надо. Я поступила сразу во все вузы, куда подавала документы, как это часто у актеров бывает. И выбирала, в каком учиться. Пошла в Школу-студию МХАТ. - Почему именно МХАТ? Чем объяснялся этот выбор? - Только тем, что МХАТ я знала лучше всего - этот театр приезжал в Питер на гастроли. Но я считаю, что сделала очень правильный выбор, думаю, это уже Божий промысел меня определил. А родители думали, что я никуда не поступила. Хотя я их забрасывала телеграммами, что я их поздравляю с тем, что дочь поступила в театральный. Они не верили ни одной секунды. Папа даже поехал в Москву к ректору Школы-студии. Папе показали документы, что меня действительно приняли, что я уже студентка, он на все это посмотрел и попросил, чтобы меня исключили. Сказал, что все равно заберет меня домой, чтобы они мне не портили жизнь своим театром. - Как быстро вы привыкли к сцене, к тому, что на вас из зала смотрит множество незнакомых людей? - Меня трясло первые пять лет так, что на мне в каждом спектакле дрожало все. В то же время это такая своеобразная боязнь, ведь если мне сказали бы: |