Молодежная линия

№41 3 октября 2002

Наталья Караванова: "Вадим"

Защемило сердце. И лето, такое хорошее лето показалось вдруг

удручающе ненужным и навязчивым. Что же, разве беда -- вспомнить

вдруг что-то такое, чего никогда не было, потому что было давно.

Защемило сердце потому, что совсем другое он ожидал увидеть. В

семнадцать лет не часто думаешь о смерти. А если думаешь -- то

или абстрактно, или, примеряя ее на себя, как одежду, подойдет

-- не подойдет. Пойдет -- не пойдет. Да что скажут. Да как

заплачут. Да что оставишь им от себя. Глупые такие мысли, как

будто тебе будет до всего этого хоть какое-нибудь дело, когда

тебя уже нет. Защемило сердце, потому что год назад ему сказали

-- старый лагерь снова работает, после пяти лет, проведенных в

законсервированном состоянии. И Вадим порадовался за лагерь, как

за давнишнего приятеля, который долго болел, а вот теперь снова

-- жив и здоров. Это значило, что все там теперь, как раньше, как

в те времена, когда Вадим сам был мальчишкой, ну, может, не

совсем так, все равно. Там живут, дружат, решают проблемы ребята,

которые только-только родились в год, когда он отдыхал здесь.

И вот это настроение он перенес через зиму, ждал этого дня, как

праздника, и вот...

Приехал, называется.

Он специально пошел не через главные ворота, а задами,

рассчитывая выйти у котельной.

Он ни у кого не спрашивал дорогу. Солнце, нежаркое утром,

пробиралось сквозь сосны, золотило стволы, превращало в тончайшее

вологодское кружево тени на тропинке и на сплошном поле

папоротника, заполнившего подлесок.

Идти было недалеко.

Сначала по лесу, потом спуститься к мостику через речку Прудню,

больше похожую на широкий ручей.

Вода в Прудне прозрачная, но слегка желтоватая, дно покрыто

валунами разного цвета и размеров. Верхушки некоторых торчат из

воды -- сухие.

Вадим не спешил. Он растягивал удовольствие. Он приехал в гости к

собственному детству и теперь наслаждался ожиданием встречи. Он

спустился к воде и долго любовался синими стрекозами, похожими

на коромысла. Этих стрекоз он в первый раз увидел тоже здесь.

Стрекоз показал приятель по имени Сережка. Или Димка? Память

услужливо подарила нечеткий, как на любительском фото, портрет

русоголового мальчишки, а вот имя почему-то не вспомнилось. Этот

же Димка-Сережка первый назвал их Синими Коромыслами. С тех пор

Вадим правильное название так и не удосужился узнать. Детство

Вадима прошло, а они все летают. Ведь стрекозам все равно, в чьи

времена летать. Летали десять лет назад, и теперь вот. Как связь

времен. Как напоминание, что у Вадима, уже почти взрослого, да

какое "почти" -- он студент уже, первокурсник, правда, но

студент! -- есть другой Вадим, мальчишка в синих шортах от старой

пионерской формы и полосатой майке, похожей на тельняшку, только

с красными полосками. И этот второй Вадим будет с ним всегда, во

все трудные минуты, поможет и подскажет. Выручит, вытянет.

Вадим улыбнулся стрекозам -- они были привратниками.

Они были уже оттуда.

Вадим бегом пробежал мостик, взобрался по тропинке, ведущей к

дачам в устье Прудни, повернул влево и по разнотравью пробрался,

влез на холм, где в густых порослях рябины должна была быть

ограда лагеря.

Ограда была. Железная, ржавая, некрашеная, вся в паутине и в

одуванчиковом пуху. И лезть через нее было не надо. Зачем лезть,

если две секции выломаны и лежат в траве.

У Вадима возникло дурное предчувствие, но он быстро загнал его в

самый дальний и пыльный уголок своего сознания... А оказалось

-- вздор это. Вздор и глупость, по сравнению с реальностью.

Лагеря не было. Умер он. Совсем недавно еще умер. После долгой и

продолжительной болезни скончался пионерский лагерь имени... не

помню, чьего имени. Какого-то революционера. Может, ничего был

мужик, раз его именем лагерь назвали. А с другой стороны -- у нас

в советский период такие вещи никак не связывались -- был и

лагерь имени Сталина. И, наверно, даже имени Брежнева.

...а все равно -- конец один.

Но мой лагерь еще трепыхался, он пять лет пролежал в коме, в

летаргии, и только недавно умер.

Прошлой осенью, наверно. Когда я -- во дурак! -- так